В марте город проснулся румяным, в глазах туман.
И заразна его тюльпанная лихорадка...
Как прощально и траурно пудрит его зима,
на лиловые пятна снегом кладёт заплатки.
Распродажа тюльпанов, как рынок цветных рабов,
привезённых с бескрайних радуг полей-плантаций.
Их далёкие предки сводили с ума купцов
и врастали в полотна рыжего нидерландца.
Эти модные сделки и счастье любой ценой...
Но печать не спасёт от пропасти разоренья.
Что блестело, как золото, станет сухой золой,
а что было ничем, окажется драгоценным.
Одинокая белая женщина из окна
неотрывно глядит на сморщенные сугробы.
Кто-то дышит в плечо, сквозняковые пальцы на
обнажённой спине шнуруют корсет озноба.
А часы нарезают минуты, как чёрствый хлеб.
И не пахнут цветы, они аромат, как душу,
потеряли наверно, скитаясь по всей земле,
как теряют лицо и голос, который – нужен.
Эта чёртова матрица, коды, спирали цифр…
Абонент недоступен, как на другой планете,
где тюльпаны сплетаются, чаши соединив,
превращаясь в гибрид с одной кровеносной сетью.
Одинокая белая женщина… Что с того?
Сколько было цветов, но разве была причина?
Ничего удивительно-близкого, ничего.
Это просто пыльца, слетающая с тычинок.